Профессор Лэнгдон и последний Крестовый поход

Рано или поздно каждый сумасшедший вытаскивает из рукава тамплиера.
Умберто Эко. «Маятник Фуко»
Есть такая штука, именуемая ТВС, — теория всего на свете. Составляющие этой теории известны уже много веков: все связано со всем миллионами невидимых нитей, макрокосм тождествен микрокосму, все, что вы знаете, — это ложь плюс неистребимая идея о мировом заговоре. И, разумеется, всякая ТВС на поверку оказывается БСК — бредом сивой кобылы. Умберто Эко блестяще высмеял подобные теории в «Маятнике Фуко». Одних лишь рассуждений о связи размеров газетного киоска с тайнами нумерологии или о том, как устройство автомобиля отражает законы мироздания, достаточно, чтобы уже никогда не воспринимать всевозможные ТВС без презрительной усмешки.

Тем не менее желающие заработать на паранойе почтеннейшей публики регулярно находятся. Одни делают это легко и иронично, отдавая себе отчет в абсурдности избранного материала, как Артуро Перес-Реверте в «Клубе Дюма» и Роман Поланский в «Девятых вратах». Другие пытаются мистифицировать потребителя на полном серьезе, тяжеловесно и высокопарно, как братья Вачовски в «Матрице». Или как Дэн Браун в «Коде да Винчи» и Рон Хоуард в одноименном фильме.

«Код да Винчи» повествует о гарвардском профессоре Роберте Лэнгдоне (этот персонаж появлялся и в предыдущем романе Брауна «Ангелы и демоны»), специализирующемся в области религиозного символизма. Однажды, выступая с лекциями в Париже, профессор (Том Хэнкс) впутывается в расследование убийства смотрителя Лувра и сталкивается с многовековой тайной, грозящей «сокрушить христианскую веру». Спасаясь от преследования полиции, членов тайного общества «Опус Деи» и еще более тайного «Приората Сиона», Лэнгдон в компании с хорошенькой специалисткой по шифрам Софи Невё (Одри Тоту) должен найти ни больше ни меньше как Святой Грааль.

Тайна на тайне едет и тайной погоняет, на каждом шагу разбросаны символы и коды, которые нужно постичь и интерпретировать. Так как «специалистка по шифрам» не может расшифровать даже собственное имя, которое представляет собой искаженное словосочетание «Новая София», всю работу приходится делать Лэнгдону. Бедному профессору в прямом смысле слова не удается даже в туалет сходить, чтобы не столкнуться с какой-нибудь тайной и не быть вынужденным разгадывать очередные символы. Кульминацией этого теологического триллера становится беседа Лэнгдона с другим ученым мужем — англичанином Ли Тибингом (Йен Маккеллен), в ходе которой история христианства предстает как глобальная теория заговора. Никейский Собор и взятие Иерусалима, тамплиеры и «Молот ведьм», император Константин и Леонардо да Винчи — все эти люди и события, в реальности разделенные столетиями, здесь существуют в едином пространстве. Все смешивается в кашу, а мыслители с умным видом несут ахинею, за которую даже первокурсник получил бы двойку на экзамене.

Нет нужды доказывать, что «ересь» Дэна Брауна, сконструированная по принципу «в огороде бузина, а в Киеве дядька», исторически ничтожна. «Код да Винчи» — коммерческий продукт, даже не пытающийся мимикрировать под то, что называется «профессорской литературой». По отношению к нему уместнее говорить о грамотном анализе рыночной конъюнктуры и хорошей маркетинговой стратегии автора.

Однако нелишне будет знать, откуда произрастает центральная идея — даже не «Кода да Винчи», а скандального исследования «Святая кровь, Святой Грааль», которым Браун вдохновлялся при создании своего бестселлера. Начало она берет в книге Отто Рана «Крестовый поход против Грааля», где альбигойские войны (1181-1229), которые Римская католическая церковь вела против могущественной манихейской секты катаров на юге Франции, представлены как результат стремления христиан уничтожить тайну Грааля. При этом немаловажно, что Отто Ран был убежденным нацистом и офицером СС, на исследование «тайн Грааля» его отрядил главный идеолог национал-социализма Розенберг, а сама книга была опубликована в Германии в знаковом 1933 году. В таком контексте тезис о том, что ненавистное нацистам «иудео-христианство» жестоко расправилось с благородными носителями «высших тайн духа», является очевидным идеологическим заказом. Для нацистского неоязычества религия, утверждающая, что «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезанного», была естественным идейным противником, и сочинение Рана стало частью антихристианской пропаганды, которую деятели «третьего рейха» активно вели вплоть до самой войны.

Впрочем, если бы «высокодуховный» эсэсовец Отто Ран узнал, какую разгадку уготовил Браун тайне Грааля, он бы, наверное, достал свой «вальтер» и пристрелил писателя на месте. Тысячелетний эзотерический секрет, как магнитом притягивавший к себе поэтов, алхимиков и мистиков, от Кретьена де Труа до Рудольфа Штайнера, оказывается, был лишь метафорой полового акта! Вольфрам фон Эшенбах, называвший Грааль «lapis exillis» («камень мудрецов») и считавший его символом духовного совершенствования, был не в курсе: чаша означает женщину, копье — мужчину, и нечего тут огород городить. Поневоле вспоминается «Вечный человек» Честертона. «Итак, мы сидели на лугу, лениво глядя на вершины деревьев и шпиль деревенской церкви. Вдруг мой спутник сказал: «А вы знаете, почему этот шпиль так торчит?» Я ответил, что не знаю, и он беспечно бросил: «То же самое, что обелиски. Фаллический культ». Не меньше секунды я чувствовал то же самое, что чувствовали люди, когда жгли ведьм; но тут ощущение чудовищной нелепости спасло меня. «Ну конечно, — сказал я, — если бы не фаллический культ, он бы стоял на острие».

Дэн Браун, разумеется, не нацист, Отто Рана, скорее всего, не читал — только слышал в плохом пересказе, а экранный «профессор Гарварда» Лэнгдон, судя по его реакции на откровения Тибинга, даже не знает, что такое арианская и катарская ереси, а ведь они играют в действии первостепенную роль. Профессор Лэнгдон вообще существо анекдотическое, вроде поручика Ржевского от религиоведения. В «Ангелах и демонах», например, есть сцена, где Лэнгдон сообщает студентам, что христиане заимствовали свои религиозные ритуалы у язычников, и в качестве доказательства приводит сходство между католической мессой и… ритуалом богоядения у ацтеков. Как католики могли украсть ритуал у ацтеков, если до конца пятнадцатого столетия не знали о существовании континента, на котором они живут, светило науки не поясняет. В «Коде да Винчи» Лэнгдон совсем разбушевался и проинформировал аудиторию, что «в основе всех религий лежит фальсификация». Правда, в фильме этот перл научной мысли не звучит, зато в нем есть хороший актер Том Хэнкс, который в роли Лэнгдона так усердно морщит лоб, изображая мыслительную деятельность, что становится страшно за его здоровье.

Если говорить об идеологической диверсии, якобы совершенной «Кодом да Винчи», то нужно признать, что диверсия эта направлена не против церкви, а против исторической науки. Мало того что герой-ученый выставлен некомпетентным идиотом, так еще и вся двухтысячелетняя история Европы оказывается ложью. Операция вполне в духе академика Фоменко; странно еще, что Браун устами Лэнгдона не заявил, что «Молот ведьм» сочинил лично апостол Петр из зависти к Марии Магдалине. Не священникам, а Гарвардскому университету в этой ситуации следовало бы чувствовать себя обиженным. Впрочем, на дураков не обижаются.

Но, может быть, как детектив «Код да Винчи» хорош? Представьте себе тяжелораненого луврского смотрителя, который, вместо того, чтобы включить сигнал тревоги и вызвать помощь, бродит по залам музея, оставляя пометки у соответствующих полотен. Представьте, как он, истекая кровью, пишет на полу числовую последовательность Фибоначчи и составляет сложные анаграммы. Затем он раздевается догола, рисует на груди пентаграмму, принимает позу витрувианского человека с рисунка Леонардо да Винчи и с чувством выполненного долга умирает. Если вы верите во все это, «Код да Винчи» — детектив для вас.

Справедливости ради нужно сказать, что опытный профессионал Рон Хоуард, видимо, понимая, что в качестве детектива «Код да Винчи» беспомощен, сделал в фильме основной упор не на интригу или саспенс, а на темп действия. Калейдоскопическая смена сцен и событий не позволяет зрителю сообразить, что концы с концами не сходятся. Этот нехитрый прием, безусловно, содействовал популярности фильма, за первый уик-энд проката побившего рекорд кассовых сборов. Добавили скандальную славу и активные протесты представителей церкви (редкий случай, когда протестанты, католики и православные выступили единым фронтом), усердно пиарившихся на фоне голливудского блокбастера.

Но главным творцом успеха следует по достоинству признать самого Дэна Брауна. Посредственный писатель и никудышний ересиарх, Браун, тем не менее, отличный бизнесмен и хорошо представляет себе потенциального потребителя изготавливаемого им продукта.

«Код да Винчи» не предназначен верующим христианам — они, посмотрев фильм или прочитав книгу, не испытают ничего, кроме отвращения. Неинтересен он будет и убежденным атеистам, для которых любая религия есть лишь коллективная галлюцинация. Его настоящая публика — те, кто посередине. Агностики, не воспринимающие христианство как свой духовный дом, но и не отвергающие его из опасения, кабы чего не вышло, стоящие в церквях со свечками и гадающие, сколько пальцев нужно сложить, чтобы перекреститься, готовые принять любое суеверие, если им скажут, что оно научно. В сумеречном сознании этих людей религия — некая экзотическая мода, полная бульварных тайн, ученый всегда будет похож на Индиану Джонса, а единственная ценность картин Леонардо да Винчи заключается в том, что их можно превратить в кроссворды и поразгадывать на досуге за чашкой кофе, которая одновременно является символом влагалища. «Код да Винчи» полезен уже тем, что ясно дает понять: именно такая публика составляет «просвещенное большинство» в современном мире.

Высокомерные интеллектуалы прозвали Дэна Брауна «Умберто Эко для бедных». Думается, это неточная характеристика. Браун, скорее, похож на персонаж «Маятника Фуко» Джакопо Бельбо, с маниакальным упорством конструирующего на домашнем компьютере свою ТВС — из произвольно надерганных исторических фактов, обрывков оккультных учений и параноидальных теорий заговора. Разница лишь в том, что Бельбо делал это для развлечения, а Браун — в корыстных целях. Теперь следует ожидать, что найдется секта, которая поверит в существование кода да Винчи и сотворит с Брауном то же самое, что последователи графа Сен-Жермена сделали с несчастным героем «Маятника Фуко».

Дмитрий Комм

kinoart.ru/2006/n6-article6.html (ссылка не рабочая)